Сюзанна и Александр - Страница 102

102

Вот с этим я была согласна, полностью и всецело, и решила отложить поездку к монсеньору д’Авио хотя бы до весны — под тем предлогом, что дороги сейчас были в крайне плохом состоянии…

4

3 февраля 1799 года, сразу после сретения, я намерена была уехать в Сент-Элуа: близилось начало весенней пахоты, начало работ в поле, в саду, на виноградниках, и я хотела, чтобы эти работы прошли под моим наблюдением. Да и Аврору мне хотелось увидеть: она, наверное, совсем заскучала в Сент-Элуа.

И все-таки я уезжала с тяжелым сердцем. Александра и его брата в поместье не было, но зато у Анны Элоизы хватило жестокости вернуть мне назад свечи, которые я послала близняшкам и Филиппу на сретенье с пожеланием, чтобы они защитили их от болезни и несчастья. Уж казалось бы, в столь важный католический праздник так нельзя поступать. Тем не менее свечи были возвращены назад, так же, как и крестик, который я послала старому герцогу, зная, что он уже второй месяц болен.

Я сердилась, кричала, топала ногами, но понимала уже в который раз, что изменить ничего не могу. Мне оставалось только ждать, надеясь, что со временем все изменится; но с каждым прожитым днем терпения у меня становилось все меньше, и однажды я дала себе зарок: подождать до марта и, если положение не улучшится, начать действовать. Я и так дождалась до того, что Филипп, должно быть, вообще забыл меня.

Лошади были уже запряжены, а я, поглядывая в окно, застегивала пуговицы на амазонке. Все было уже собрано для отъезда. Час был ранний, и я, чтобы не будить Констанс, попрощалась с ней еще вчера вечером.

— Мадам, — заглянула в комнату служанка, — вас спрашивает какая-то девушка.

— Кто?

— Похоже, она из Белых Лип, мадам. Впустить?

Я кивнула, повязывая шарф. Кто-то быстро вошел в комнату, и я услышала какой-то тихий звук, похожий на всхлип. Я обернулась и увидела Эжени, свою бывшую горничную.

Она, похоже, была в крайнем волнении и едва сдерживала слезы. Вся растрепанная, видимо, бежала всю дорогу до Гран-Шэн, она сделал шаг ко мне, и на ее лице было написано такое отчаяние, что я сама заволновалась.

— Что случилось, Эжени? Что с вами?

— Мадам… Мадам, я услышала, что вы сегодня уезжаете, и сразу же прибежала… Мадам, я уж и не знаю, что мне делать!

Она залилась слезами. Я смотрела на нее, ничего не понимая, и подумывала, не дать ли ей воды. Но это слишком затянуло бы дело, а мне надо было ехать уже сейчас, чтобы успеть приехать в Сент-Элуа хотя бы засветло.

— Эжени, — сказала я нетерпеливо, — чем я могу вам помочь?

Лицо у нее было пунцовое. Запинаясь, она проговорила:

— Видит Бог, мадам, мне так стыдно… Я вам святой Анной Орейской клянусь, что…

— Да перестаньте клясться! В чем дело?

— Мне больше некому признаться! — воскликнула она, разразившись рыданиями. — И больше не у кого спросить! Господина герцога уже который месяц нет дома, а я не знаю, где его искать!

— Да что же это такое? Искать? Зачем вам его искать? Говорите, не то я уеду!

Совершенно бессвязно, сквозь душившие ее рыдания, она стала что-то бормотать, закрывая лицо руками, путая французские слова с бретонскими, так, что я едва ее понимала и в конце концов пораженно разобрала то, что она беременна, причем уже третий месяц, и не знает, что ей теперь делать.

— Это ведь ужасно, мадам! Это ведь позор, стыд… Как я смогу показаться людям? Меня выгонят со службы и в деревне тоже засмеют. Куда я пойду? Где буду жить? Я ведь ничего не умею, кроме как быть горничной! Вы добрая, мадам, помогите Мне!

Я слушала ее, абсолютно не понимая, почему она обращается именно ко мне. Я была не против ей помочь, но уж слишком все это было некстати.

— Так из-за кого же все это случилось? — спросила я, наконец, устав слушать ее жалобы. — Кто ваш любовник?

— Да разве вы не поняли?

— Нет, не поняла. Кто?

— Да кто же, как не его сиятельство! — воскликнула она и отчаянно, и раздраженно одновременно.

Вся кровь отхлынула от моего лица.

— Вы смеете утверждать, что герцог вас соблазнил?

— Соблазнил? Господь с вами, мадам, разве я говорила такое? И я даже не знаю, что это значит. Он пришел, сказал мне, а я не могла отказать. Я боялась, он меня со службы выгонит! Он ведь тогда суровый был — ну, вскоре после вашего ухода, и ему никто перечить не мог. Что же с меня спрашивать? Я всегда была хорошего поведения, это кто угодно скажет, и у меня никогда и мыслей не было о господине герцоге. Это все он, мадам, поверьте мне!

Я слушала ее, и в глазах у меня застыл ужас. Слова горничной были искренни, кроме того, Эжени была слишком глупа, чтобы намеренно все это выдумать. Из ее слов я поняла то, что Александр не терял времени даром после того, как я ушла. Вернее, после того как он меня выгнал. Он использовал Эжени как орудие мести. Платил мне той же монетой. И, черт возьми, получилось все так, как и со мной: необдуманный поступок повлек неожиданные последствия.

Я вполголоса спросила, яростно комкая в руках платок:

— И вы набрались бесстыдства, чтобы прийти и сказать все это мне?

Она побледнела, и слезы снова хлынули ручьем.

— Боже мой, прекратите! — вскричала я, топая ногами. — Я сойду с ума от этих ваших рыданий! Перестаньте, не то я прогоню вас!

— Ваше сиятельство! — пробормотала она. — Госпожа герцогиня! Ей-Богу, я не виновата. Я бы не пришла к вам, но ведь больше идти не к кому. Я даже господину герцогу ничего не могу сказать, а время идет и…

— Чего вы хотите? — почти враждебно прервала я ее.

— Мне надо как-то выйти из этого положения, мадам. Вот я и подумала: может, вы знаете, где находится нынче его сиятельство! Пусть меня хоть замуж выдадут или еще что-то… Я же одна ничего не могу!

102