Сюзанна и Александр - Страница 2

Бесконечная война давно надоела всем. Более пяти лет длилась она с переменным успехом: французы то побеждали, то отступали. Победы радовали мало, хотелось одного — мира. Вот почему Бонапарт с его Кампоформийским мирным договором был встречен в Париже с такой радостью. Директория, особой любви к генералу не питавшая, под давлением столь явно выраженных восторгов была вынуждена устроить ему пышную встречу в Люксембургском дворце. По всей видимости, именно туда сейчас Бонапарт и направлялся. Бесчисленные толпы народа приветствовали его.

Наша карета мало-помалу продвигалась вперед, и мне, припавшей к окошку, на миг удалось увидеть Бонапарта. Я заметила четкий римский профиль на фоне темной обивки, увидела худое бледное лицо с бесстрастным выражением и сжатыми губами, редкие длинные волосы, падавшие на лоб и плечи. Глаза на этом бледном лице горели как два угля. А высокомерие, таившееся в изгибе губ, меня поразило. Пожалуй, даже Людовик XIV не взирал на толпу с таким презрением.

В остальном внешность его была ничем не примечательна. Я убедилась, что слухи правдивы: Бонапарт некрасив и тщедушен. По крайней мере, чего-то особенного, что притягивает женский взгляд, в нем не было. Шарм ему придавала слава полководца; без этого редко какая женщина, встретив его в толпе, обратила бы на него внимание.

— Да здравствует генерал Бонапарт!

Эти крики, сливавшиеся в общий нестройный гул, действовали мне на нервы.

— Глупцы, — пробормотала я с презрением. — Они не видят, что в его пресловутом мире кроется зародыш войны…

Кучер соскочил с козел и подбежал к окошку.

— Мадам! Прикажете ехать вслед за гвардией?

Я возмутилась.

— Еще чего! Мы не собираемся сопровождать Бонапарта. Мы едем домой.

— Но, тетя! — пробормотал Ренцо.

— Это не подлежит обсуждению, — отрезала я. — Бонапарт не дождется, чтобы карета с гербом дю Шатлэ следовала в его эскорте.

С горем пополам мы освободились из объятий толпы, и кучер направил лошадей к Елисейским полям, чтобы выехать к саду Тюильри.

Случившееся еще раз дало мне понять, что нынешний Париж — это не мой Париж. Я совершенно перестала понимать его жителей. Одному Богу известно, смогу ли я привыкнуть ко всему новому и прожить здесь до самого лета — именно такой срок мне, видимо, понадобится, чтобы уладить то, ради чего я приехала.

Мы ехали жить в отель дю Шатлэ, что на Королевской площади. Честно говоря, само это название вызывало у меня ужас. Семь лет назад именно здесь я потеряла Луи Франсуа. Теперь мне предстояло пересилить это и здесь жить. Пожалуй, только Маргарита могла бы догадаться о моих чувствах.

Уже смеркалось, когда мы подъезжали к месту, и небо — днем такое серое, свинцовое — приобрело сиреневый оттенок. Карета проехала мимо сквера, окруженного решеткой, ее колеса прогрохотали под колоннами, поддерживающими арки и своды домов; так много лет назад здесь проезжали принц Конде, Нинон де Ланкло, мадам де Лонгвилль — бывшие мои соседи… Я приказала остановиться и вышла из кареты. Я уже видела наш дом — большой, окруженный вековыми липами, расположенный между отелями де Шолн и де Роган. Когда-то в юности, проезжая мимо, я и подумать не могла, что этот дом станет моим домом, а Александр дю Шатлэ — моим мужем.

Накрапывал дождь. Под арками зажигались фонари и вспыхивали, озаренные низким красным солнцем, трубы.

— Здесь хорошо, — пробормотала Аврора, подходя ближе.

— Да, — подтвердила я. — Здесь хорошо.

Я пешком, перепрыгивая через лужи, подошла к дому и сильно постучала. Дверь мне открыла служанка.

— Слушаю вас, — сказала она сурово.

— Я — мадам дю Шатлэ.

— Вы приехали повидать господина Риджи?

— Я приехала сюда жить.

Она, видимо, даже не слышала обо мне. Но я не печалилась. Сейчас я увижу брата, на которого был оставлен дом, и все образуется.

И хотя я впервые переступала порог этого дворца и все здесь было для меня чужим и необычным, я сказала, оборачиваясь и обращаясь к Авроре:

— Девочка моя, мы приехали домой.

2

Первую ночь под крышей этого дома я провела без сна. Тысячи мыслей осаждали меня, бились в мозгу. Я лихорадочно садилась на постель, охваченная одной-единственной заботой: как вернуть Александра.

Я не видела его три месяца, с тех пор как переворот 18 фрюктидора заставил его вновь уехать в Англию. Это случилось внезапно и застало меня врасплох. Еще вчера я была счастлива и уже сегодня осталась одна — именно так все это и произошло.

Мы строили столько планов, мы о многом мечтали. Умеренное большинство, пришедшее к власти в результате выборов в мае 1797 года, было в оппозиции к Директории и пыталось полностью прекратить репрессии против роялистов. Это давало нам надежду на то, что потепление будет продолжаться, что во Франции наступит мир, что мы сможем спокойно жить в Белых Липах, не опасаясь притеснений и нового террора. На самом деле случилось все не так, как мы хотели.

Избрание Пишегрю председателем Совета пятисот и Барбе-Марбуа председателем Совета старейшин было открытым вызовом Директории — и тот и другой были ее врагами. Враждебное большинство сразу нащупало наиболее уязвимое место: оно потребовало, чтобы Директория отчиталась в расходах. Куда ушло золото, поступившее из Италии? Почему казна всегда пуста? То были вопросы, на которые Директория даже при всей дьявольской изобретательности Барраса не могла дать ответа. Но это было только начало. Советы не скрывали своего намерения вышвырнуть Барраса и его друзей из правительства. Что будет потом? Республика или какая-то переходная форма к монархии? Мнения расходились. Всех объединяло одно; надо гнать «триумвиров», вцепившихся в директорские кресла.