Сюзанна и Александр - Страница 35

— Да будь она проклята, эта политика! — сказал он, улыбнувшись одними глазами. — Я люблю поговорить откровенно, но не всегда имею такую возможность. Вы, друг мой, для меня просто как глоток свежего воздуха. Я не слишком патетичен, э?

Я покачала головой, снова и снова перечитывая письмо. И мне вдруг стало ясно, что я ведь и раньше могла догадаться, что Клавьер имеет какие-то связи с английской разведкой. Достаточно вспомнить замок Шато-Гонтье и разговор между Флорой и Лескюром, подслушанный мною. «За то, что Рене делает для Англии, во вред Республике, любой король возвел бы его в герцоги!» — сказала Флора. «Кузина, — ответил Лескюр, — вы сами хорошо знаете, что он делает это не за так. За его услуги Англия позволяет его кораблям проходить сквозь блокаду…» Да-да, именно так он и сказал.

Радость — бурная, безумная — охватила меня. Я готова была заплакать и засмеяться одновременно; мне ужасно захотелось расцеловать Талейрана в обе щеки, но стеснительность удержала меня. Впрочем, глаза у меня сияли так, что министр и без поцелуев все понял.

— Господин де Талейран, вы возвращаете меня к жизни!

— Гм… По крайней мере, я могу сказать, что сделал в своей жизни хоть одно доброе дело.

— Здесь нет подписи, — сказала я, разглядывая письмо.

— А она и не нужна. Он и без того поймет. Впрочем…

Он забрал у меня письмо, вложил его в конверт и запечатал.

— Впрочем, мы украсим его министерской печатью, и это придаст нашему шантажу более респектабельный вид.

— А вы не боитесь, что это письмо может повредить вам самому? Вы тут пишете об «общих проанглийских симпатиях»…

Насмешливо качая головой, министр произнес:

— Выбросьте это из головы. Я знаю людей. Едва господин банкир прочтет эти строки, то первым делом бросится предавать их огню. Так что я никоим образом не пострадаю. Впрочем, мне приятно, что вы вспомнили обо мне.

Он позвонил. Явившийся на зов камердинер получил приказ подавать к крыльцу карету.

— Я сейчас еду на службу, сударыня. Вы побудете здесь после моего отъезда, я пришлю вам свою карету. В ней вы беспрепятственно проедете через заставу в Париж. Кстати, это письмо… Каким образом мы доведем его до сведения Клавьера? Мне послать человека?

— Нет! — воскликнула я, вскакивая. — Нет, ни в коем случае!

— Что же вы предлагаете?

— Я сама его отвезу. Я хочу видеть лицо этого мерзавца, когда он все это прочтет… Прошу вас, господин де Талейран, не лишайте меня этой радости.

— Действительно, радость невиннейшая, — заметил он с ироничной усмешкой. — Хорошо. Я лишь советую вам быть осторожной.

— Я всегда осторожна, когда имею дело с ним… Спасибо вам еще раз, господин министр.

Он поднялся, взял трость и медленно двинулся к выходу. У самой двери обернулся, лицо его было обеспокоено.

— Да, вот еще что… — протянул он, делая небрежный жест. — При встрече с мадам Грант не упоминайте об этом доме… и о герцогине Фитц-Джеймс тоже. Договорились?

Улыбаясь, я быстро подошла к нему и очень искренне протянула ему руку — не для поцелуя, а именно для пожатия, как другу.

— Господин де Талейран, спасибо… Я теперь вечная ваша должница. И мне так жаль, что во время нашей первой встречи… ну, словом, я была непростительно невежлива.

— Вы имеете в виду то, что назвали меня предателем? Да, вы были смелы.

— О! Да я проклинаю себя за эту смелость!

— Вы были более чем смелы. Вы были правы.

Вконец растерявшись, я не находила ответа. Потом прошептала:

— Но ведь это ничего не меняет.

— Я рад.

Он еще раз осторожно пожал мне руку и, прихрамывая, вышел на лестницу.

8

Едва проехав заставу, я вышла из кареты Талейрана и приказала кучеру возвращаться в министерство. Карета министра всем бросалась в глаза, и ее мелькание по городу непременно было бы замечено, а я не хотела компрометировать своего спасителя.

Впрочем, карета была мне уже не нужна. Любой извозчик, видя меня в моей теперешней одежде, не спрашивал наперед, сколько у меня денег, а покорно вез меня туда, куда я приказывала. Я назвала кучеру адрес: площадь Карусель, одиннадцать. Когда мы приехали туда, был уже полдень. Я приказала извозчику ждать, а сама отправилась в дом Клавьера.

Торжество переполняло меня. Торжество, смешанное с ненавистью и гневом, все еще не утоленным. Впрочем, я вряд ли смогу когда-нибудь забыть или простить Клавьеру эти последние два дня. Я не знала, что такое можно сделать, чтобы расквитаться с ним за этот сплошной кошмар.

Я уже не пыталась понять, что руководило им, что заставляло преследовать меня. Вероятно, это были любовь и ненависть одновременно, но сейчас я не хотела над этим задумываться. Не хотела вникать в смысл поступков Клавьера, а тем более жалеть его. Мне хотелось только одного: унизить его, оскорбить… может быть, плюнуть ему в лицо, как тогда, в Консьержери. Пожалуй, если бы я сделала это, ярость, терзающая меня, была бы хоть наполовину утолена.

Я подумала о своих близняшках и вспыхнула. Теперь я даже умом не хотела воспринимать того, что Клавьер — их отец. Физической связи между нами я давно не признавала. Да и не надо признавать. Близняшки — только мои, я одна их выносила и родила, а причастность к этому Клавьера надо забыть и вычеркнуть из памяти навсегда.

Дом банкира, к моему удивлению, не был отмечен даже ритуальными знаками траура, а в левом крыле здания, как и прежде, продолжались какие-то строительные работы. Правда, у лакея, встретившего меня в вестибюле, рукав был украшен черным бантом.