Я заметила, что он начинает сомневаться. Но именно его колебания и возмутили меня больше всего. Надо же, не будучи полностью уверенным, он является сюда, оскорбляет, чего-то требует, осуждает, вносит смятение в мою душу, портит настроение на целую неделю! Да он просто мальчишка — сам не знает, что творит! Но черт бы побрал таких мальчишек!
— Я ничего не намерена объяснять такому глупцу, как вы! — вскричала я, не в силах сдержаться. — Вы сами должны были бы знать, что видимость не всегда отвечает сути! Мне неизвестно, какую напраслину возводят на Александра, но я…
— Да, потому что это действительно напраслина! Все эти слухи о леди Мелинде — ложь. Но вот в вашем случае я в этом совсем не уверен.
Меня нисколько не задели последние слова — я их просто не расслышала. Случайно вырвавшееся у Ле Пикара имя какой-то Мелинды поразило меня в самое сердце. Бледность разлилась по моему лицу.
— Ах вот как… — протянула я без всякого выражения. — Значит, есть некая леди у Александра в Англии?
— Это все ложь.
— О, без сомнения… Вы хорошо знаете, где ложь и где истина… — Гнев и ревность закипали во мне, я уже не могла сдерживаться. — Так как же вы осмеливаетесь обвинять меня? Ведь если у Александра есть леди, а у меня Клавьер — разве мы не квиты?!
— Черт побери, сударыня! — взревел он. — Вы самая бесстыдная женщина из всех, кого я знаю!
— Это еще ничего! Вы — самый глупый из всех известных мне мужчин, и это куда хуже!
Мы оба опустились уже до заурядного скандала, до личных оскорблений. Я знала, что мне это не идет. И была очень рада, когда граф, скрипя зубами, бросил на меня последний яростный взгляд и вышел, хлопнув дверью так, что задребезжали стекла в окнах.
Потрясенная, я опустилась на стул. Мысли мои путались. Я не знала, с чего начать обдумывать создавшееся положение. Наглое требование Ле Пикара уехать я не принимала в расчет. Я не настолько глупа, чтобы из-за нелепой выходки графа бросить все в тот самый миг, когда до успеха — рукой подать. Вот-вот Александр будет амнистирован. Только добившись удачи, я уеду.
Угрозы Ле Пикара рассказать обо всем герцогу меня тоже сейчас не беспокоили — возможно, потому, что я была слишком уязвлена иными известиями. Известиями о некой леди Мелинде. Я узнала об этом совершенно случайно. И, узнав, не сомневалась, что Александр изменил мне.
Подумать только, в то время когда я пытаюсь добиться у синих снисхождения для своего мужа, он ухаживает за англичанкой. Он вообще избрал для себя очаровательный образ жизни: несколько недель в году проводит с женой, остальное время он полностью свободен, он развлекается и наслаждается приятным обществом англичанок. И он даже не задумывается, каково мне было в Париже! Последние шесть месяцев я жила среди врагов. Я делала столько неприятных вещей, я шла на многие жертвы — ради него, ради Александра! Я была монахиней. Я почти потеряла свою женскую суть. И вот благодарность — в лице леди Мелинды.
Злые слезы душили меня. Задыхаясь от обиды, я дрожащими пальцами распечатала конверт от Талейрана, порвав при этом письмо. Какое-то время я тупо смотрела на строки, не понимая их смысла, буквы расплывались перед моими глазами. Потом слезы отступили и я смогла читать. Тон Талейрана даже как-то успокоил меня. Министр писал:
«Милейшая мадам дю Шатлэ, прежде всего прошу прощения за то, что вмешиваюсь в дела, меня не касающиеся. И все же, зная, что вы в любом туалете выглядите восхитительно, я осмеливаюсь просить вас выбрать для поездки в Ренси голубой цвет. Небесно-голубой, аквамариново-голубой — какой угодно голубой. Учтите это мое пожелание.
Я буду иметь честь заехать за вами в четыре часа пополудни».
Я невольно улыбнулась, узнав, какую заботу проявляет министр о моем внешнем виде. Я знала, что голубой цвет он любит больше всего. Действительно, почему бы мне не сделать ему приятное? Тем более что у меня есть одно великолепное платье, сшитое совсем недавно.
Я утерла слезы и пошла отдавать соответствующие распоряжения. «Все-таки, — решила я, — следует смотреть в будущее. Надо две вещи забыть, а одну исполнить. Забыть о Ле Пикаре и леди Мелинде. Исполнить свою задачу до конца. Именно об этом и стоит сейчас думать».
А потом меня ждет Бретань, и только Бретань. Одно это слово было огромным утешением.
Карета быстро мчалась по дороге, петляющей между ярко зеленеющими хлебами. Утром был дождь, но, хотя земля высохла, в воздухе оставалась прохлада — очень приятная в нынешний жаркий май. Голубые цветы льна и васильки мелькали то тут, то там на обочине. Ласточки с писком реяли над полями. Солнце было мягкое, ласковое — как раз для пикника.
Мне, впрочем, было все равно, удастся этот пикник у Клавьера или не удастся. Я ехала туда лишь затем, чтобы про демонстрировать банкиру мою дружбу с министром, да еще потому, что Талейран сообщил мне, что, возможно, на приеме будет сам Баррас. Это позволяло надеяться, что все будет решено именно сегодня. Ради этого стоило поехать даже к Клавьеру.
— Нам сразу станет ясна обстановка, — произнес Талейран, мягко пожимая мне руку, которую я вот уже полчаса не отнимала. — Мы оглядимся вокруг и поймем, удался ли тот шантаж, который вы замыслили. С вашей стороны это было рискованно — грозить Клавьеру мной, в то время как я ни о чем подобном не думал.
Внимательно присматриваясь к нему, я сделала вывод, что Морис сегодня не в духе. Он вел себя любезно, как и прежде, но что-то напряженное было в его обращении. Он говорил со мной и в то же время думал еще о чем-то.