Сюзанна и Александр - Страница 74

К оглавлению

74

Я уже почти вышла, как Александр обернулся и знаком остановил меня.

— Еще одно, дорогая.

— Что?

— Простите меня за ту сцену в беседке. Единственное оправдание, если только моя выходка вообще заслуживает оправдания, заключается в том, что я был пьян. В этом причина моей грубости. Я вовсе не думал того, что говорил. Я очень вас люблю, вы же знаете.

Я вышла, ничего не ответив. Но, честно говоря, от этих слов мне стало намного легче на душе.


Мы не прощались перед моим отъездом. Мы вообще не виделись, свято исполняя договоренность отдохнуть друг от друга. Вечером следующего дня к крыльцу была подана дорожная карета. Вещи уже были собраны. Держа за руки близняшек, я вышла из дома, села в карету, и Люк захлопнул дверцу. Лошади тронулись с места, и голубые ели медленно поплыли за окошком.

Я взяла с собой дочерей, чтобы не скучать в дороге. Аврора от второй поездки в Париж отказалась, Филипп был еще слишком мал для такого путешествия. А четырехлетние близняшки были как раз кстати. Они и сами были чрезвычайно рады тому, что отправляются в путь. Они еще ни разу не бывали в городе, да еще таком большом, как Париж. Я много рассказывала им о нем; они слушали, открыв рты, как слушают сказку.

Совершенно неожиданно изъявила желание ехать со мной и Маргарита, еще не совсем оправившаяся от болезни. Я отговаривала ее, но она не слушала моих возражений и твердо уверяла, что ей стало значительно лучше. Я сдалась. Мне было ясно, почему она так стремится сопровождать меня. Она просто не хотела, чтобы повторилось то, что случилось во время моей предыдущей поездки в столицу. Она не знала, с кем я там имела дело, но хорошо понимала, что сбил меня с пути истинного именно Париж.

Я уезжала, очень надеясь, что за время моего отсутствия ничего дурного не произойдет, и я, вернувшись, увижу мужа целым и невредимым. Впрочем, я не намеревалась отсутствовать больше трех недель.


ГЛАВА ПЯТАЯ
ПРАЗДНИК В ГРАН-ШЭН

1

Выставка, организованная осенью 1798 года на Марсовом поле в Париже, явилась событием очень новым и необычным в экономической жизни Франции. Четыре года, минувшие со времени прекращения робеспьеровского террора, для фермеров и землевладельцев были в целом удачными: по крайней мере, их никто не грабил, не казнил и не реквизировал у них зерно. Кроме того, и погода все эти четыре года была благоприятная. Богатые урожаи, собиравшиеся каждое лето, сбили цены на пшеницу, рожь, ячмень и усилили конкуренцию. Поэтому каждому хотелось заполучить место на выставке и показать себя в самом лучшем свете.

Сразу после своего открытия выставка была популярнейшим местом для встреч. Сюда съезжался весь новый буржуазный свет, здесь можно было видеть и министров, и директоров, и банкиров. Дамы приезжали просто для того, чтобы похвастать новыми нарядами или красотой. Здесь было множество лавок, торговцев, маленьких кафе. В часы пик из фонтанов лилось шампанское. Но мало-помалу интерес к машинам, пшенице и хлопку стал угасать; многим начало казаться, что все-таки удобнее собираться в гостиных, а после того, как погода испортилась и наступила дождливая пора, выставка и вовсе потеряла популярность и даже сошла с первых страниц газет. Помимо этого, становилось ясно, что она не принесет той пользы, на которую рассчитывали ее устроители. Что толку было хвастать достижениями хозяйства, если внешняя торговля была полностью парализована и масса французских продуктов не находила рынков сбыта? Война и блокада сильно затрудняли внешние торговые сношения. Торговый флот дальнего плавания сократился до одной десятой своей численности 1789 года. Связи с колониями были порваны, а многие колонии так и вовсе потеряны. Новые заморские культуры — картофель, корнеплоды, — которые могли бы стать перспективными, внедрялись медленно.

Но я в первые дни пребывания в столице была чрезвычайно занята. Я посещала выставку с чисто практическими целями: мне хотелось закупить изрядное количество клубней картофеля, чтобы на следующий год высадить их на какой-то части наших земель. Это улучшило бы наши дела. Да и климат в Бретани казался мне подходящим для картофеля. Кроме того, на выставке была масса вещей, которые меня интересовали. Я везде бывала, ко всему присматривалась. Результатом моих наблюдений стала закупка нескольких пар знаменитых йоркширских свиней, считавшихся лучшими, и коров шортгорнской породы — красной, белой и чалой масти, с широким массивным телом на коротких ногах. Мясо у таких коров было вкусное, нежное, с тонкими прослойками жира — «мраморное». Мне понравились и джерсийские коровы, маленькие, желто-бурой масти, а молоко у них было — почти как сливки, и я сама в этом убедилась. Таким образом, в хозяйстве Белых Лип ожидался переворот. В довершение всего я приметила очень хорошую чистокровную верховую лошадь английских кровей, и, подумав немного, купила ее для Жана. Его Нептун издох прошлым летом от карбункула.

Для того чтобы отправить всю эту живность в Белые Липы, потребовалось много денег, и, честно говоря, расходы, оказавшиеся выше, чем я предполагала, сильно меня напугали. Я на миг даже пожалела, что решилась на них. Но, в конце концов, все это было к лучшему.

Близняшки сопровождали меня повсюду, куда бы я ни пошла. Они чувствовали себя отлично в любом обществе и были так обаятельны, что всех сразу располагали к себе. Они вызывали самое искреннее восхищение хотя бы потому, что были похожи, как две капли воды. И, кстати, они часто этим пользовались, чтобы разыгрывать взрослых. Они могли бы обмануть любого, кроме, пожалуй, меня.

74