Сюзанна и Александр - Страница 93

Я видела, как отворились ворота, и из них вышел шуан в сопровождении управляющего. Глядя, как они приближаются, я в бешенстве покачала головой. Так, значит, Поль Алэн и вправду отказался выйти. Что ж, управляющий, по крайней мере, умеет читать и писать и с ним можно говорить более-менее цивилизованно. К тому же у меня с ним были дружеские отношения.

Он приветствовал меня довольно почтительным поклоном и, когда я сошла с лошади, поцеловал мне руку. Потом протянул какой-то пакет.

— Хорошо, что вы приехали, мадам. Герцог оставил некоторые распоряжения насчет вас, и я должен переговорить с вами.

— Что это? — спросила я, разглядывая пакет.

— Это деньги, мадам. Десять тысяч. Это выдается вам на тот срок, который остается до развода.

Развод! Снова прозвучало это слово. Я вполголоса спросила:

— Так он уехал именно об этом хлопотать? О разводе?

— Не знаю, мадам. Я передаю только то, что мне приказано. Герцог сказал, что и в дальнейшем вы будете получать некоторые суммы.

— Нет, — сказала я, уязвленная до глубины души, и вернула управляющему деньги. — Если он хочет развестись, так горячо хочет, мне не нужны его деньги. Я проживу без них, как жила раньше. А сегодня я приехала вовсе не за деньгами.

— А зачем же?

— Я хочу увидеть сына и дочерей.

— Это запрещено.

Я непонимающе смотрела на собеседника.

— Запрещено? То же самое сказал мне и шуан. Кто же может мне запретить повидаться с моими собственными детьми?

— Герцог, уезжая, распорядился, чтобы вас не подпускали к ним ближе чем на лье. Простите меня, мадам. Мне искренне жаль.

У меня задрожали губы, и бледность разлилась по лицу.

— Господин управляющий, как же это? Ведь это переходит все границы! Я имею право!

— Согласен с вами. Но хозяин здесь — герцог, ему все повинуются и…

— И он действует по праву сильного, вы это хотите сказать? Черт возьми! Какая гнусность!

— Но, мадам… — сказал управляющий, словно желая оправдать хозяина.

Я вскричала, в бешенстве сжимая хлыст:

— Да, гнусность, низость! Если я была плохой женой, это не значит, что я была плохой матерью! Я люблю своих детей! Нет-нет, мне даже трудно поверить, что он поступил так низко… Может быть, вы что-то не так поняли?

— Я все отлично понял. Он не разрешает вам видеться.

У меня перехватило дыхание. Пожалуй, со времен революции я не ощущала такого гнева и ненависти. Да, я в этот миг ненавидела Александра. Да он просто мерзавец! Он что, полагает, я буду мириться с этим? Я на что угодно пойду, но дети будут со мной! Черт возьми, ну а близняшки — какое он имеет право на них? Как он может распоряжаться ими, если они ему никто? Это смешно, да, просто смешно!

— И что же, сударь, он объяснил как-то эту мелочную месть?

— Нет, мадам. Должно быть, вы сами это понимаете.

— Ничего я не понимаю. Я теперь даже рада, что все так случилось. Если он способен на такой поступок, если он смог оставить такие распоряжения, значит, я совсем не знала его!

Управляющий молчал. Я понимала, что позволяю себе слишком откровенные излияния, но удержаться от них не могла. Когда дело касалось детей, я не могла сохранять хладнокровие. Я могла бы признать за Александром право наказывать как угодно меня лично, но сейчас он посягал на то, что принадлежало не только ему. С этим я мириться не желала. Это было несправедливо, потому что я всегда была хорошей матерью, и дети составляли смысл моей жизни. Это было, наконец, просто неосторожно и глупо, потому что он желал наказать не только меня, но и совершенно невиновных детей, которым я нужна независимо от того, что думает обо мне Александр!

Что было делать? Вымаливать у управляющего тайные свидания? Он не согласился бы, да и для меня это было бы слишком унизительно.

Голосом, прерывающимся от гнева, я спросила:

— Сударь, вы поддерживаете какие-нибудь связи с герцогом?

— Он должен присылать мне свои распоряжения, но, повторяю вам, я…

— Успокойтесь, я не собираюсь снова спрашивать вас, где он находится. Я лишь прошу вас при случае сообщить ему о том, что, если он не изменит своего мнения и не разрешит мне видеться с детьми, я сама начну дело о разводе.

Управляющий недоверчиво смотрел на меня.

— Да, я обращусь в республиканский суд, в суд синих! — вскричала я в ярости. — Я пожалуюсь республиканцам на своего мужа-роялиста. Я на что угодно пойду, лишь бы вернуть детей! И, по-моему, не вызывает сомнения, на чью сторону встанет Республика, — на мою или на сторону шуана и заговорщика!

Последние слова я почти выкрикнула. После этого мне нечего было добавить. Я пошла к лошади, вскочила в седло и скрылась в чаще.

Все, что я узнала, причинило мне боль, которую я уже очень давно не испытывала. Эту боль можно было сравнить разве что с болью утраты Розарио или Изабеллы. Я ехала не разбирая дороги, и слезы застилали мне глаза. Он пожелал отомстить мне именно таким способом! Пожелал уязвить побольнее! Уж он-то знал мое самое слабое место и ударил так сильно, как только мог. Да, возможно, я зря доверилась этому человеку. Я открыла ему всю душу, а он воспользовался этим. Надо никому не доверять, чтобы потом не разочаровываться. Раньше я жила, следуя этому правилу. Он убедил меня, что это не так… но в конечном итоге повернул мою доверчивость против меня самой.

Мои дети… Нет, я все-таки не хотела верить! На близняшек он вообще не имел права — он им не отец! А Филипп… Ведь не он же один создал его! Он проводил с Филиппом две-три минуты в день, а я растила его с пеленок. Доселе он вообще не воспитывал сына. А я болтала с ним, гуляла, баюкала. Филипп обожает меня. Так за что же причинять боль и мне, и малышу?