— Если вы беспокоитесь о его родственниках, — насмешливо сказал принц, — то могу вас успокоить: сейчас повсюду ширится восстание и до тех пор, пока шуанов не разобьют, вашему супругу не будет нужды уезжать в Англию.
Слово «Англия» напомнило мне о леди Мелинде. Я вся внутренне сжалась, подумав о ней, и меня снова охватило ожесточение. К черту этого Александра! Мне ли думать о его судьбе? Пусть об этом думает графиня Дэйл!
Отец окинул меня пытливым взглядом:
— Похоже, вас не только это волнует?
Я качнула головой, прогоняя мысли об Александре.
— Меня, честно говоря, это уже не должно волновать. Я должна вернуть себе Изабеллу и Веронику, и это единственное, что я хочу!
Из леса прибежал Жан, протянул мне букетик ландышей, на стебельках которых еще была земля, осыпал поцелуями мои руки.
— Ма, я так рад, что мы здесь!
— В Сент-Элуа?
— Ну, конечно, в Сент-Элуа! Мне так нравится это место.
Он оглянулся на деда, потом посмотрел на меня уже серьезнее.
— Ты такая грустная. Что случилось?
— Господин герцог снова объявлен вне закона, — произнесла я, гладя волосы сына.
— Господин герцог? Ну и что же? Разве ты можешь об этом грустить?
— Почему же нет, Жанно?
Закусив губу, он упрямо сверкнул глазами.
— Он же причинил тебе зло, ма. Я больше не люблю его так, как раньше.
Я прижала голову Жана к груди, ласково перебирала волосы. Потом, коснувшись губами его лба, прошептала:
— Ты не должен так говорить. Ты не имеешь права.
— Почему?
— Потому что тебе, малыш, он спас жизнь. Ты не можешь забыть об этом, и я не могу. Это долг чести.
— Все равно, все равно, я могу помнить об этом, но любить герцога меня никто не заставит!
Он был упрям и вспыльчив — более вспыльчив, чем дед. Со временем у него будет прямо-таки крутой нрав. С ним будет нелегко ужиться. Хорошо еще, что мы оба — отец и я — пока сохраняем на Жана кое-какое влияние.
— Ну а разве для прощения у тебя в душе нет места? — спросила я шутливо.
— Ах, ма! — вскричал он с досадой, освобождаясь из моих объятий. — Я мужчина, и мне совсем не подходит то, что ты говоришь!
Мы с отцом остались одни, глядя вслед Жану. Потом я нерешительно произнесла:
— Вам не кажется…
— Что?
— Что будет слишком жестоко давить на Александра сейчас, когда он объявлен вне закона?
Отец напряженным голосом произнес:
— Не вижу связи между общественным и личным.
— Да, но… я все-таки прошу вас вести себя не слишком круто.
— Не воображайте своего супруга эдаким несчастным человеком, которого преследуют со всех сторон. Он вполне способен любому дать сдачи. А за то, что он совершил с вами, он должен ответить хотя бы самым малым, и это мое непреложное убеждение.
Не отвечая, я задумчиво смотрела на отца. Конечно же, он был прав. Только разговаривая с Александром твердо, можно чего-то добиться. Ни в коем случае нельзя становиться в позу просителя — я по опыту знала, что, действуя таким образом, ничего не добьешься. А я хотела во что бы то ни стало вернуть себе дочек.
Я со вздохом сказала:
— Так и быть. Поступайте так, как вам кажется необходимым.
Мы прожили в Сент-Элуа еще несколько дней, в продолжение которых крестьяне непрерывным потоком шли в замок, чтобы засвидетельствовать свое почтение старому сеньору. Жан на эти несколько дней предпочел лишиться того военного лоска, который приобрел, пока был под присмотром деда; в полотняных штанах, парусиновой рубашке, босой, со спутанными волосами, он надолго пропадал среди местных лесов — уходил на рассвете, а возвращался вечером со связкой наловленных раков или пойманным в силки перепелом, голодный как волк. Он хорошо ел, спал как убитый, делал что хотел — словом, жил в свое удовольствие, отдыхал и был очень доволен тем, что мальчишки из окрестных деревень еще помнят его и теперь побаиваются его кулаков.
Друзей среди местных мальчишек он не завел и вообще относился к ним высокомерно, а если и позволял им ходить за ним следом, то только в качестве командира. Он теперь хорошо стрелял, недурно для своего возраста владел шпагой и отлично сидел в седле, словом, мог бы многому научить своих сверстников; но, сколько они ни просили, ни разу никому из них не дал даже подержать свой пистолет — благородное оружие, которого может касаться только он, Жан де ла Тремуйль, сеньор Сент-Элуа. А в целом Жан нетерпеливо ждал, когда можно будет увидеться с Марком — единственным мальчиком, которого считал другом.
Изменились и его отношения с Бертой. Она прибежала, едва услышала о его приезде, но Жан обошелся с ней слегка насмешливо, хотя и вполне галантно. Он не воспринимал ее всерьез. Девочки его не интересовали, и пока ни улыбка Берты, ни ее симпатичное личико не имели над Жаном власти. У него сейчас было слишком много других увлечений. Берта почувствовала это, не смирилась с ролью, которую отводил ей старый знакомый; они поссорились, она даже поцарапала ему щеку от злости, и на этом дружба закончилась.
Отец говорил, что все де ла Тремуйли могут чувствовать себя по-настоящему хорошо только в Сент-Элуа. В отношении отца и Жана это было верно, но вот я сейчас хотела поскорее отсюда уехать и поскорее уладить дело с близняшками. С тех пор как приехал отец, мне не было покоя в Сент-Элуа. Кто знает, может быть, я была уже не настолько принцессой де ла Тремуйль, как раньше.
Отец, впрочем, не затягивал с отъездом: как только нам пришли деньги из Руана и у принца состоялась в Гравеле встреча с Сен-Режаном, одним из роялистских предводителей, мы выехали и в полночь уже были в Гран-Шэн, где нас радушно встретило семейство де Лораге. Все без разговоров согласились, что такие приятели, как Жан и Марк, должны жить в одной комнате.