Он тоскливо посмотрел на меня, взъерошил себе волосы. И сказал:
— Ясное дело… Пойдемте.
Я вскочила на ноги.
— Ты прелесть, Брике! Ты самый лучший друг. Подожди минуту, я только заберу подарки.
В Ренне я продала одно из колец, подаренных мне Александром, и на эти деньги сделала много покупок. Иных-то возможностей у меня не было. Я представляла себе, как обрадуются близняшки, как улыбнется Филипп, и перед этим меркло чувство грусти, которое я испытала, расставаясь с подарком герцога дю Шатлэ.
Было уже совсем темно, когда мы подошли к дому. Авантюра пока удавалась нам без всяких приключений. Брике, распрощавшись со мной, сразу нырнул в какие-то кусты, а я, ступая тихо, как кошка, проскользнула в дом.
Как тихо здесь было… Как тогда, когда я впервые сюда приехала. Парадная лестница была освещена тускло, а с этажей и вовсе не пробивался свет. И это в сочельник — накануне Рождества! Интересно, поставили ли хоть елку в белой столовой? Я была уверена, что нет, и ощутила даже злорадную радость от того, что без меня тут все так нарушилось. Без меня здесь снова стало безмолвно, холодно и мрачно. Все сидят в своих комнатах. И трапезы, наверное, снова стали немыми.
Любопытно, улыбается ли когда-нибудь Александр?
Я сразу же одернула себя, решив не злорадствовать по этому поводу. Если он и не улыбается, если он снова стал замкнут и молчалив, это в какой-то мере и моя вина. Другое дело то, что и он повел себя чересчур круто и этим только все усугубил. Впрочем, об этом ли я должна была сейчас думать?
Я поднялась на третий этаж, никем не замеченная, и, только когда открывала дверь детской, мне показалось, что я вижу в глубине коридора силуэт Элизабет. Я решила не обращать на это внимания и воспользоваться каждой минутой, которая была в моем распоряжении. Элизабет не выгонит меня из детской. Я воспользуюсь своим правом и даже сам дьявол меня не остановит!
Для меня было неприятным сюрпризом обнаружить, что в детской нет Филиппа. Здесь спали девочки, но даже кроватки своего сына я не увидела. Я закусила губу, понимая, что мне не удастся его повидать: для поисков в доме у меня не было времени. Потом, пытаясь справиться с огорчением, я стала ласково будить дочерей.
Они толкались, сопротивлялись, но в конце концов открыли глаза, и встреча наша была самой бурной. В белых ночных рубашках и чепчиках, из-под которых струились волосы цвета кипящего золота, они соскочили с кроватей, бросились ко мне, обнимали, смеялись, целовали и щебетали так возбужденно, что одна не давала мне понять другую.
— Почему ты не живешь с нами, мамочка?
— Почему папа все время уезжает и тебя тоже нет?
— Мы всегда одни.
— А госпожа старая герцогиня нас не любит, и Элизабет тоже.
— И господин виконт сказал, что папа нам вовсе не папа!
Я задохнулась от злости, услышав о таком высказывании Поля Алэна. Да будь он проклят — ему даже малышек не жалко! Мерзавец! Прижав обе золотистые головки к груди, осыпая их поцелуями, я пробормотала:
— Дорогие мои, я все вам объясню. Потом. А сейчас… сейчас ведь праздник. И я с вами. Давайте будем радоваться.
Они заглядывали мне в глаза, прижимались щекой к моим ладоням, теребили платье и было видно, как им хочется, чтобы их обняли. Я делала это, с горечью понимая, что им не хватает ласки. Они же девочки! И они такие еще маленькие! Им мало только того, что их вовремя кормят и вовремя укладывают спать!
— Герцог — это ваш папа, поверьте, — проговорила я настойчиво, снова и снова целуя их, прижимая к себе, обнимая и баюкая. — Не слушайте того, что вам говорят. Я люблю вас, и папа тоже любит.
— Почему же ты теперь не с нами? Мамочка! Оставайся здесь!
Они сами не понимали, что доводят меня до слез. Я ласково погладила их волосы, поцеловала в висок сначала одну, потом другую.
— Видите, у меня на пальце два бриллианта? Один камешек это Вероника, другой — Изабелла. Вы всегда со мной. И теперь, мои милые, скажите, где Филипп?
Все так же ласкаясь ко мне, приглядываясь к бриллиантам, они путано рассказали мне, что Филипп живет теперь на втором этаже и что у него теперь новая нянька.
— Завтра Рождество, — сказала я, пытаясь справиться с собой и добиваясь, чтобы голос звучал весело и ровно. — Я привезла вам подарки. Они из Ренна.
— Наверное, мамы потому и не было, — благоразумно рассудила Вероника. — Ты ездила за подарками, правда, мама?
— Глупая! — перебила ее Изабелла. — Ренн совсем близко, и оттуда быстро возвращаются.
— Ну, хватит, хватит, Бель! — остановила я ее. — Не называй Веронику глупой. Браниться девочкам не к лицу. Вы должны быть особенно дружны теперь, когда все так изменилось.
Изабелла сделала гримасу, из которой трудно было понять, что она думает по поводу моих слов.
Подарков действительно было много: две куклы с полным гардеробом, серебряные сережки, коробки шоколадных конфет — разумеется, для каждой девочки разные, ибо я помнила их соперничество. Заботясь о том, все ли есть у моих дочек, я купила несколько платьев, наборы лент и чулочков, панталончиков и корсажиков. Отдельно я положила коробки с подарками для Филиппа, и близняшки обещали мне, что все это передадут брату. Потом мы уселись прямо на полу и открыли одну из коробок с конфетами.
— Ну-ка, птички, откройте свои клювики, — сказала я весело.
Они разевали рот, как галчата, и я кормила их конфетами, угощая по очереди то Веронику, то Изабеллу, приговаривала что-то, загадывала загадки и в награду за правильный ответ одаривала поцелуем.