Сюзанна и Александр - Страница 39

Я вышла, хлопнув дверью. Внутри у меня все вибрировало. Я не знала, удастся ли полностью мой шантаж, поверит ли Клавьер в выдумку о моих преувеличенно близких отношениях с Талейраном, но все равно ощущение успеха несло меня, как на крыльях. Ошеломленная, я даже немного заблудилась в переплетении галерей клуба, но потом сориентировалась и уверенно направилась к выходу.

Уходить действительно было пора. Клуб был не так тих и безлюден, как два часа назад; теперь здесь появились посетители, и мне хотелось поскорее уйти, чтобы, не дай Бог, не быть узнанной. Я и так поступила достаточно рискованно, когда решила явиться сюда.

У самого выхода я столкнулась с каким-то невысоким офицером. Столкновение было сильным, и сумочка оказалась выбитой из моих рук. Мужчина бросился ее поднимать, потом протянул мне с несколько вольным жестом:

— Не теряйте, моя красавица…

Мы буквально отшатнулись друг от друга. Я с ужасом узнала Ле Пикара. А он, без сомнения, узнал меня.

— Вот так встреча! — протянул он с непонятным мне выражением.

Я сжала зубы, проклиная на чем свет стоит свою неудачливость. Ле Пикар был в форме синего офицера, с розой в петлице. Его взгляд, устремленный на меня, был просто пронизывающий, и я невольно смутилась.

— Как странно, — пробормотала я в замешательстве.

— Что?

— Ну, встретиться вот так, неожиданно…

— …Да еще в таком месте, — подчеркнул он, подозрительно меня разглядывая. — Честно говоря, не думал, что вас можно здесь встретить.

— Но вы же тоже здесь, — попробовала защититься я. — Почему вы считаете, что быть здесь странно только для меня?

— Я мужчина. И я не женат, — ледяным тоном возразил он. — Мне трудно поверить, что в то время, когда ваш супруг рискует жизнью за короля, вы вот так запросто ходите по мужским клубам.

— Вы ошибаетесь, если в чем-то подозреваете меня.

— В чем-то?

— Ну, в чем-то плохом.

— Коль уж вы сами об этом заговорили, стало быть, для этого есть основания.

Я нетерпеливо передернула плечами. Тон Ле Пикара меня раздражал. Кто он такой, чтобы смотреть на меня, как судья?

— Послушайте, Антуан, уж не думаете ли вы всерьез… — Оборвав сама себя, я решила перевести разговор на другую тему. — Что вы делаете в Париже?

— Вряд ли я могу посвятить вас в тайны моей деятельности, — оскорбительно грубым тоном произнес он. — Но, помимо всего прочего, я намеревался передать вам письмо мужа.

— Ну, так давайте же его, — сказала я поспешно, сразу почувствовав, как накатывает на меня теплая, благотворная волна радости.

— К сожалению, я не знаю, нужно ли оно вам.

— Что вы имеете в виду? — спросила я раздраженно.

Его лицо стало каменным.

— Увидев вас здесь, я считаю себя обязанным прежде всего выяснить, что вы здесь делали. Александр — мой друг.

Кровь прихлынула к моему лицу. В этот миг я почти ненавидела Ле Пикара. Он, похоже, требует, чтобы я оправдывалась? Но что он знает обо мне? Что он знает об этих кошмарных днях, выпавших на мою долю? Какой болван!

— Это уже слишком, — проговорила я негодующе. — Мне остается надеяться, что в следующий раз Александр, чтобы передать письмо, выберет не такого глупца, как вы.

Я ушла, чувствуя, что меня душит злость. Подумать только, я так ждала известий… хотя бы записки! Я полгода ничего не знала об Александре толком! В кои-то веки так совпало, что и я, и Ле Пикар в Париже, и вот пожалуйста: этот идиот выделывает всякие выкрутасы! Допрашивать меня вздумал! Бывают же такие недоумки!

От отчаяния я готова была заплакать. Отсутствие Александра и собственное одиночество я ощущала теперь особенно сильно, и радость победы почти растаяла.

Когда на следующий день в газетах появилось сообщение о том, что известие о предъявлении гражданке дю Шатлэ обвинения «было результатом чистейшего недоразумения» и что «полиция приносит в связи с этим самые искренние извинения», я поняла, что мне из гостиницы можно вернуться домой. Там уже нет полиции. Я заплатила за номер и съехала.

Дома был настоящий переполох. Джакомо, Аврора, Стефания забросали меня вопросами, но я никого не торопилась посвящать в то, как провела последние дни. Уж слишком они были неприятны. Поэтому я деликатно попросила своих близких отложить вопросы и приказала подать себе обед: до того мне хотелось снова вернуться к домашней кухне.

Ко мне явилась Эжени и робко напомнила о своем плаще и деньгах.

— Милая моя, — сказала я, — честно говоря, я сейчас не могу вспомнить, где оставила ваш плащ. Но вы оказали мне такую услугу, что я считаю себя очень вам обязанной. Я вдвое увеличу вам жалованье, Эжени, и мне кажется, что вы скоро купите себе новый плащ, куда лучше прежнего.

А вообще, все эти бурные события очень странно на меня повлияли. Некоторые изменения произошли в моем сознании. Если раньше, думая об Александре, я ощущала только горечь и тоску, то теперь к таким мыслям неизменно примешивалась обида. Я так любила его, так надеялась, а его не было со мной в это неприятное время. И он ведь сам сделал так, чтобы его не было.

А еще я полностью осознала то, что раньше дремало в подсознании, — осознала свое одиночество. Чисто физическое, женское. Как ни странно, разговор с Клавьером был тому причиной. К Клавьеру я чувствовала только неприязнь, но его объятия дали мне понять, чего мне особенно не хватает. Я уже начинала уставать от своего затворничества. Я досадовала, когда понимала, что образ Александра как-то расплывается в моей памяти. Я начинала забывать, как звучит его голос. Забывала даже черты лица. Шли месяцы, а время разрушительно действует на память. Стирались в моем сознании, утрачивали четкость воспоминания о чудесных минутах, пережитых нами вместе. Я начинала побаиваться, что, если наша разлука продлится еще на полгода, не любовь и нежность будут побуждать меня стремиться воссоединиться с Александром, а лишь благодарность и чувство долга. Мне было хорошо известно, с какой легкостью время может превратить пылких влюбленных просто в хороших друзей. Я боялась этого, Я не хотела терять то волшебное чувство, которое не каждому дано пережить и которым я так дорожила.